В каждом театре есть Фирс, даже если в нём не идёт "Вишнёвый сад". Фирсы появились на свет независимо от Чехова, он им не указ. Что было раньше? Курица или яйцо? Чехов или Фирс? Я-то знаю. Я видела пятерых Фирсов.
Первый был в Краснодарской драме. Шмаков такой, Степан Иваныч. По какому-то случайному совпадению он и играл Фирса в "Вишнёвом саде". Фирсы очень разные, и необязательно похожи друг на друга.
Шмаков был худой и высокий, старый и не народный, а мы были студенты. И стеснялись при нём шутить. А он смотрел внимательно и молчал.
А однажды - сама не знаю, что на меня нашло - я показала ему язык из-за кулис, когда он стоял на сцене Фирсом, а он взял и медленно пошёл ко мне через всю сцену, вопреки вем мизансценам. Я думала - ругать идёт, -Чехов, всё-таки, атмосфера и всё такое, а я тут рожи строю вместо того, чтобы проникаться духом и буквой великого автора.
Шёл он недолго, сцена-то была малая. А как зашёл за кулисы, взял меня за руку, и осторожно поцеловал в лоб.
И пошёл обратно, на Раневскую смотреть. Вот тогда я и поняла, что такое Фирс.
Страсть у него была- грибы собирать. Поедем на выездной, нас в лесочке где-нибудь высадят на часок, он и исчезнет сразу. И пока мы гордо сыроежки вперемежку с поганками по пакетам распихиваем, он выплывает из того же лесочка, который мы только что обобрали, а в руках... авоська, полная отборных белых грибов- крепких, пахучих, невероятных!
А он молчит и улыбается. Смотрит так странно... Того и гляди, опять поцелует. Потом я в Самару уехала. Потом он умер. И "Вишнёвый сад" сразу закрыли.
О том, что Фирс водится и в Самаре, я узнала уже после того, как поменяла её на Омск. Этот Фирс был другой-
маленький, щуплый и нелепый. И имя у него было под стать, такое же сумасшедшее: Дий Букин! Он всегда курил.
Каждую минуту. И как только закуривал, начинал оглушительно кашлять, с хрипами, переливами и руладами,
Достанет свой "Беломор", и ну давай кашлять безостановочно, затяжка - и вперёд, затяжка - и снова, и при этом
крепко схватит кого-нибудь близстоящего за руку, и пытается что-то ему рассказывать. Все от него бегали и прятались.
А он стоял в курилке между лестничными пролётами и поджидал зазевавшихся. С ним я не целовалась. Как-то в голову не приходило. Тоже грибник был талантливый, и тоже умер. Я уже в Омске работала. Грустно так стало, когда узнала о
том, что тихо теперь там, в Самаре, между лестничными пролётами.
А в Омске их было целых три. Три Фирса! Два из которых - женского пола. А один - немец! Немка, то есть.
Криста "Ивановна" Фогель. Омский дух с немецким акцентом. Одной ногой в Берлине, другой - в омских театральных
коридорах. Странная женщина с вечным загаром, часто пьяная и бесконечно одинокая. Всегда привозившая чемоданы подарков. Курточки и вазочки, тапочки и салфетки, кремы и магнитики. И прямо на вахте заставляла выбирать из этой кучи то, что тебе глянется. Я не знаю, дарили ли ей подарки, не помню, дарила ли ей что-то я, и хотя вокруг неё всегда был весёлый ажиотаж, меня не оставляла уверенность в том, что никому-то она на самом деле не нужна со своими страхами, со своими радостями и со своей неразделённой любовью. Так и умерла, на пути между Омском и Берлином.
И стоял её портрет в коридоре у расписания. И был прогон "Вишнёвого сада"(!!!). И случайно видеокамера, работающая в спектакле, выхватила её лицо с портрета из-за неплотно задёрнутых штор и передала его на весь задник во время репетиции. И мы замерли, никто не понял - откуда Криста на стене? Как будто раздвинула занавес, и смотрит, как мы тут без неё? А когда испуг прошёл, я подумала: она нас простила. Вот такой был бездомный Фирс. "Все уехали, а про меня забыли... Эх, ты, недотёпа!.." Звук лопнувшей струны.
Другой омский Фирс - Псарёва "Лен-Ванна". Другая, совсем другая. Божий одуванчик, вечный дух старой курилки, не доживший месяц до реконструкции театра. И слава богу, наверное. Нет курилки - нет Псарёвой. Была курилка - была Псарёва, крошечная старушка со светящимися покоем слепыми глазами, приросшая к потрёпанному старому дивану, глядящая в одну точку на стене перед собой. Я садилась рядом и тоже разглядывала эту точку. И знала, что для меня это - только облупившаяся штукатурка, а для неё - годы и годы, люди и люди, лица и голоса. Она была счастливым Фирсом, неподвижным и спокойным наедине с собой, озорным и любопытным наедине со всеми. Не одинокая, не забытая, не брошенная, со смешным светлым пушком на голове, в вязаной кофте, умиротворённая и
неподвижная. А в бывшей курилке теперь висит её фотопортрет, и на нём видна табличка, которой больше нет: "Место для курения".
Но не всё так грустно. У нас ещё остался Фирс! Да не оскудеет Фирсами... Он жив и здоров, и имя ему Корфидов Вячеслав. И дай ему бог. Он у нас в Омске Фирса играет. В "Вишнёвом саде". Так-то!